Стефанит и Ихнилат

Стефанит и Ихнилат – переводная книга басен, появившаяся на Руси в XV в. и получившая широкое распространение в XVII в. В основе С. и И. лежит индийский животный эпос, сохранившийся в санскритском сборнике «Панчатантра» (Пятикнижье, Пять назиданий) IV в., где мудрец-брахман по просьбе царя рассказывает ему о «разумном поведении». Через персидское посредство эпос перешел к арабам, где в XI в. Абдаллах ибн Ал-Мукаффа создал на его основе обширный басенно-новеллистический цикл «Калила и Димна», названный по именам двух шакалов – главных персонажей первой и второй (добавленной Ал-Мукаффой) глав книги. Арабская версия стала основой всех многочисленных редакций, появившихся на Западе и Востоке, в частности – греческой версии. Греческий перевод, сделанный в XI в. придворным врачом императора Алексея Комнина Симеоном Сифом, получил название С. и И., ибо таким образом Симеон Сиф перевел имена Калилы и Димны (эти имена были неправильно истолкованы им как нарицательные понятия – «увенчанный» и «следящий»). В XIII–XIV вв. был осуществлен южнославянский (сербский или болгарский) перевод С. и И., а в XV в. он проник в Россию. Русская редакция С. и И. восходит к единому оригиналу – южнославянскому тексту, обрывающемуся на середине седьмой главы (о вещих снах индийского царя). От XV в. до нас дошли три списка С. и И. – Синодальный (ГИМ, Синод. собр., № 367), Рогожский (ГБЛ, Рогож. собр., № 676) и Троицкий (ГБЛ, собр. Тр.-Серг. лавры, №º765). В рукописной традиции XVI в. С. и И. отсутствует. Остальные списки С. и И. (свыше 40) относятся к XVII в. и последующему времени. Некоторые данные о происхождении русского текста С. и И. содержатся в приписке к Синодальному списку: здесь указано, что эта книга, переведенная «з греческих книг на русский язык», «писана... последнего сего ста седмые тысяща 87-го октомврия» – т. е. в октябре 6987 (1478) г. Сходная приписка сохранилась и на списке нач. XVII в., принадлежащем коллекционеру А. П. Гранкову, однако там дана другая дата – март 6990 (1482) г. Трудно сказать, разные ли это записи или варианты одной и той же и дают ли они основание определить точную дату создания русской редакции; но ясно, что к кон. XV в. она уже существовала. Появление и распространение С. и И. на Руси было связано с важными новыми явлениями, характерными для русской литературы 2-й пол. XV в. Именно в это время в России широкое распространение получают памятники светского сюжетного повествования – переводные (так называемая Александрия Сербская) и оригинальные (Повесть о Дракуле, Повесть о Дмитрие Басарге и его сыне Борзосмысле, Повесть о старце, просившем руки царской дочери). До этого времени памятники такого характера были мало знакомы или совсем незнакомы русской литературе. Не известен в русской письменности был, в частности, жанр светской басни-новеллы; необычны были и герои басен С. и И. – заведомо вымышленные персонажи, сказочные звери. Древнерусская письменность издавна знала жанры, близкие к басне, – притчу или аполог, но иносказательность этих жанров отнюдь не означала какой-либо двусмысленности их истолкования; они постоянно завершались ясной и определенной моралью. Совершенно по-иному были построены басни С. и И. Герои их не могли быть оценены однозначно; неоднозначным было и разрешение сюжетных коллизий в отдельных баснях: добродетель здесь редко торжествовала над злом, победителем обычно оказывался не правый, а сильный и хитрый. По своей композиции книга С. и И., как и «Калила и Димна», представляла собой «рамочное», или «обрамленное», повествование, где в состав общей «рамки» входили отдельные главы (соответствующие книгам «Панчатантры»), а в их состав – отдельные новеллы-басни, рассказываемые действующими лицами (в эти рассказы иногда тоже входили вставные притчи). Основная «рамка» индийского оригинала – разговор царя с мудрецом – уже в арабской и греческой версиях потеряла значение; она играла чисто формальную роль (как своеобразный «зачин» каждой главы). Важнейшую роль приобрела зато тема первых двух глав – история льва, быка (тельца) и двух зверей, по именам которых был назван весь цикл. В первой главе описывалось лесное царство, где правит царь-лев, который «вознослив и горд и скуден мудростью»; он окружен другими животными, но два «мудроумных зверя» (в арабской и греческой версиях – шакалы, но славянская версия, видимо, не знает таких животных и именует их просто «зверями») Стефанит н Ихнилат находятся вдали от царского двора. Между тем в лесу появляется неизвестное существо, страшно «рыкающее»; трусливый лев перепуган, но старается скрыть свой страх. Ихнилат является ко льву, осторожно выведывает причины «сумнения» льва и отправляется на поиски «рыкающего» зверя. Зверь оказывается тельцом, брошенным своими хозяевами и не имеющим никаких враждебных намерений, и Ихнилат приводит его ко льву. Обрадованный лев приближает к себе тельца; Ихнилат снова оказывается в стороне. В отчаянии он решается на интригу: ссорит льва с тельцом, рассказывая каждому из них о коварных замыслах другого. Лев и телец встречаются; оба они боятся друг друга и ожидают нападения; лев убивает тельца. Вторая глава (отсутствовавшая в «Панчатантре» и добавленная в арабской версии) рассказывает о суде над Ихнилатом (Димной). Внешне глава повествует о наказании коварного зверя, но подлинный смысл ее – не в осуждении Ихнилата, а в его остроумной самозащите, основанной на том, что остальные персонажи, начиная со льва, убившего своего фаворита по пустому подозрению, ничуть не лучше подсудимого. Никто из приближенных льва не может уличить Ихнилата, и казнь его оказывается не торжеством правосудия, а следствием интриг матери льва. Рамочный рассказ первых глав С. и И. – восточное сказание о хитром звере, одурачившем глупого монарха-льва, – многими чертами напоминал животный эпос, популярный на Западе, – «Роман о Лисе» (Ренаре или Рейнеке). Правда, в С. и И. суд над хитрым зверем оканчивался осуждением Ихнилата, между тем как его западный двойник Ренар добивался оправдания, но в обоих случаях исход дела определялся не справедливым разбором его, а интригами придворных. Многие отдельные новеллы-басни С. и И. по своей основной коллизии совпадали с сюжетом первых двух глав: там также речь шла о столкновениях между тремя типами зверей – хищным «кровоядцем», простаком «травоядцем» и хитрым зверем (в одной из басен – зайцем), способным одурачить сильного. Все это было довольно далеко от традиционной морали учительной литературы. Русские списки книги разделяются на три основные группы. К первой группе принадлежат Синодальный, Рогожский (XV в.) и Тихонравовский (XVII в.) списки; вторая представлена единственным Троицким списком (XV в.); третья группа, распадающаяся на несколько подгрупп, включает Гранковский, Толстовский и ряд других списков XVII в. и последующих веков. Общей особенностью всех этих списков, восходящей к протографу русской редакции, было (наряду с уже отмеченным обрывом текста на середине седьмой главы) наличие целого ряда интерполяций, которых не было ни в греческом, ни в южнославянских текстах. Интерполяции эти, обильно представленные в первой главе, но встречающиеся также в заключительной части, имели форму толкований и даже выделялись в древнейших списках обычными в таких случаях пометками «Иного» (т. е. от иного автора), противопоставлявшими их основному тексту (который обозначался как «Сущее»). Откровенно назидательные по своему характеру, они были в значительной степени обращены к читателям-монахам, остерегали их против «праздности», призывали к «рукоделию» (физическому труду), к безмолвным келейным молениям, к отказу от «земного служения» и всякой привязанности к «вещам». В поучениях этих исихастские черты, близкие к Нилу Сорскому, сочетаются с резкими выпадами против «еретической злобы» в духе Иосифа Волоцкого. Однако интерполяции эти не только не вытекали из сюжетных рассказов С. и И., но находились с ними в явном, иногда вопиющем противоречии. Так, вслед за рассказом о тельце, покинутом хозяевами, но нашедшем поле «травоносно и водно» и отъевшемся, редактор вставил пояснение: «Зри, о иноче, и бегай таковыя пища»; говоря о старом журавле, которому под старость стало трудно охотиться на рыб (и который решил поэтому поймать их хитростью), редактор пояснил: «Многими скорьбми подобает нам внити в царство небесное» и т. д. Однако попытки подогнать С. и И. под каноны церковно-учительной литературы были восприняты разными читателями и переписчиками памятника по-разному. Из трех списков XV в. только Рогожский список сохранил все интерполяции; в Синодальном списке они были кем-то зачеркнуты, а в Троицком они совсем удалены из текста (заодно выпали и некоторые дидактические рассуждения, содержавшиеся в греко-славянской, а частью даже в арабской версии). Стремясь придать памятнику максимальную сюжетную последовательность, составитель Троицкого списка отбросил главы, не относящиеся к истории двух «зверей» – Стефанита и Ихнилата, оставив только две последние главы цикла. Противоречия между любителями и противниками сюжетного повествования сказываются и на дальнейшей его судьбе: в XVI в., когда церковники решительно выступают против «неполезных повестей», С. и И. исчезает из рукописной традиции (вместе с нею из традиции XVI в. исчезают и другие сюжетные памятники – Повесть о Дракуле, сербская Александрия и др.); в XVII в. преобладают списки с меньшим количеством интерполяций, чем в Рогожском и Синодальном списках XV в.; при этом текст книги подвергается многочисленным переделкам. Начиная с XVIII в. книга продолжает интенсивно переписываться и читаться в старообрядческой среде; возникает даже новая версия С. и И., созданная выговскими книжниками. Исследователи древнерусской литературы обратились к С. и И. довольно поздно и уделяли мало внимания этому памятнику. А. Н. Пыпин знал его только по спискам XVII в.; впервые текст С. и И. был издан (по отдельным спискам) в 70–80-х гг. XIX в. Ср. издание южнославянского текста: Indijska priče prozvane Stefanit i Ihnilat / Od Gj. Daničica // Starine. Na svet izdaje Jugoslavenska Akademija Znanonsti i Umjetnosti. U Zagrebu, 1870. Kn. 2. От старообрядцев памятник этот стал известен А. М. Ремизову, создавшему в сер. XX в. своеобразное переложение С. и И. – «Повесть о двух зверях. Ихнелат». Сюжеты, параллельные отдельным басням С. и И., разрабатывали также В. М. Гаршин («Лягушка-путешественница») и Л. Н. Толстой («Обезьяна», «Цапля, рыба и рак», «Два купца»), но они опирались при этом не на греко-славянскую, а на иные версии «Калилы и Димны». Изд.: Стефанит и Ихнилат / Изд. Ф. Булгаков. СПб., 1877–1878 (ОЛДП Вып. 16 и 27); Стефанит и Ихнилат / Изд. А. Е. Викторов. СПб., 1880–1881 (ОЛДП. Вып. 64 п 27); Стефанит и Ихнилат. Средневековая книга басен по русским рукописям XV–XVII вв. / Изд. подгот. О. П. Лихачева и Я. С. Лурье; Пер. греч. текста Е. Э. Гранстрем и В. С. Шандровской. Л., 1969. Лит.: Пыпин А. Н. Очерк литературной истории старинных повестей и сказок русских // Учен. зап. Второго отд. Академии наук. 1858. Кн. 4. С. 158, Смирнов С. К. Стефанит и Ихнилат. Очерк из истории странствующих сказаний. М., 1879; Рыстенко А. В. К истории повести «Стефанит и Ихнилат» в византийской и славяно-русской литературах // Летописи историко-филологического общества при Новороссийском университете. Одесса, 1902. Вып. 10. С. 237–280; Орлов А. С. Переводные повести феодальной Руси и Московского государства XII–XVII вв. Л., 1934. С. 65; Ремизов А. Повесть о двух зверях. Ихнелат. Париж, 1959: Гранков А. Неизвестная концовка «Повести о Стефаните и Ихнилате» // РЛ. 1966. № 1. С. 200; Лурье Я. С. А. М. Ремизов и древнерусский «Стефанит и Ихнилат» // Там же. 1966. № 4. С. 176–179; Лихачева О. П. 1) Особая редакция древнерусской повести «Стефанит и Ихнилат» // Рукописное наследие Древней Руси. Л., 1972. С. 144–173; 2) «Стефанит и Ихнилат»: (археографическое, текстологическое и лексикологическое изучение): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Л., 1973.

Я. С. Лурье